Александр КУДИШ

Аркадий Петрович Ш.

Этот человек живет сейчас в уютном баварском городке на Лехе, притоке Дуная. Поэтому я оставил от его фамилии только первую букву - вдруг зять или дочка набредут на эту статью в Интернете, и он будет сердиться. Нет, не то, чтобы я боялся - я не боялся его сердитого бурчания, даже когда он был моим ГИП'ом в те далекие уже годы. Но, вы знаете, есть люди, которых просто не хочется огорчать и задирать. Поэтому давайте все так и оставим - Аркадий Петрович Ш. - и вернемся в 1986 год.

Я, наверное, ненормальный: хочу добрым словом вспомнить своего бывшего начальника. А может, он был ненормальным начальником? И это совершенно точно, мы работали в ненормальное время, за смешные деньги. И в ненормальном месте в киевском "Тяжпроме". Кто работал там, знает, что это такое, но вот как бы объяснить это остальным...
Попробую так. Многие, как моя мама, уходили оттуда - платили плохо, надо кормить семью. Но никто не чувствовал себя потом так душевно.
Или по-другому. Пик численности - человек 450, а на встречу в Нью-Йорке собралось 600, а многие, как я, просто не смогли приехать. Это те, кто уехали в 70е, 80-е, 90-е. Что-то же их собрало!
Или еще по-другому. Валя Варшавская, с которой 25 лет назад работала моя мама, случайно узнав, что я в США в гостях, вызвонила меня из Нью-Йорка в Чикаго только для того, чтобы спросить, не хочу ли я остаться, и предложить помощь. Кто я ей?
А Галочка, водившая меня по Иерусалиму? Я, может, и добавил бы еще розовой краски, но у меня просто больше нет...

Итак, 1 июня 1986 года я вышел на работу. Для тех, кто забыл, 26 апреля рванул Чернобыль. С общими неприятностями у меня на тот момент гармонично совпали личные, все надо было начинать даже не с нуля, а с минуса. И вот, прослушав напутствие начальника отдела о светлом будущем и возложенных на меня надеждах, я был представлен тому, с кем должен работать.
Господи, какая характерная еврейско-инженерская внешность: эти глаза-маслины, эти негритянские губы, этот блестящий (в некоторых местах) пиджак, застегнутый не на ту пуговицу на выпуклом животе. Свирепо вращая глазами, он что-то возбужденно и довольно неразборчиво выкрикнул начальнику, потом критически оглядел меня и буркнул: "Аркадий Петрович... Пойдемте!"  Я решил, что влип. И вправду влип, на 6 лет работы и долгие годы доброй памяти...

За грубой внешностью скрывалась нежная и беззащитная душа. Я украл эту фразу и даже раскавычил ее. И не стыжусь. Только сейчас, когда прошли годы, я могу понять, что такое было "мальчику из хорошей еврейской семьи" попасть после института не в аспирантуру, а главным энергетиком золотого рудника в Джезказгане, где половина рабочих - ссыльные немцы Поволжья и чеченцы, а вторая половина - и вовсе зэки. Слава Б-гу, хватило ума уважать стариков-бригадиров и не строить из себя большого начальника. С тех пор у него осталась привычка курить "Приму" и громко кричать.
Аркадий Петрович, это сейчас я понимаю, как сильно Вас тогда напугали, что Ваш крик - это не нападение, а защита, попытка человека, очень доброго и мягкого, отпугнуть возможного врага "страшным" видом. Смешно, но у Вас это иногда получалось, мою маму в 1958 году Вы таки напугали почти до слез, но я-то в 1986 был уже битый волк, прошедший наладку и слыхавший еще не такое! И я стал кричать в ответ, благо глотка была здоровая.
Когда мы с Вами в очередной раз кричали друг на друга, в комнату случайно заглянула Галочка (Вам большой привет от нее) и с ужасом закрыла дверь - у них в комнате так не кричали никогда! То есть у них в комнате вообще не кричали, Вы же помните Марата Исааковича... Она решила, что или у Вас будет инфаркт, или меня с работы выгонят. Или и то, и другое. Она была еще больше поражена, когда увидела через полчаса, как мы мирно играем в домино.

Аркадий Петрович, это сейчас я понимаю, какой ужас стоял в Ваших глазах, в Ваших искусственных хрусталиках, когда Вы, положив верхушку живота мне на правое плечо,  смотрели на то, что я рисую. На мои чертежи без слез вообще смотреть нельзя, а уж такому любителю красивой графики, как Вы... А Вы и меня научили работать!
А когда я приходил на работу, вешал пиджак на стул и убегал к приятелям, Вы ловили меня по коридорам и заговорщицки говорили мне на ухо: "Я понимаю, что Вы у приятелей. Но хоть скажите, у кого! Звонят по Вашему проекту, а я не знаю, где чертежи!"
Тогда я Вас уже не боялся...

Аркадий Петрович, Вы научили меня, как делить премии - так, чтобы НИКТО и НИКОГДА не сказал, что Вы взяли себе чужое. Никто, даже Лариса Г., которая Вас один раз похоронила. Вы еще помните, мы тогда проектировали освещение крематория. У Вас побаливало сердце, и заказчик прислал за Вами машину. Звонит Ваша жена, трубку хватает Лариса и на вопрос, куда Вы делись, не задумываясь, отвечает: "Отвезли в крематорий!" В общем, Ваша жена была тогда сильно под впечатлением.
А я до сих пор помню, как Вы, стоя в дверном проеме, изображали героиню известной картины "Не пущу!" И не пустили меня набить морду козлу, который не постеснялся сказать при повышении зарплаты гадость обо мне, Леньке и Лилечке Кладницкой, чего и вовсе делать не стоило. С нас сняли по 5 (пять) рублей, которые добавили ему. То есть козлу. Те, кто тогда не работали, не поймут кипевших во мне страстей.
Аркадий Петрович, я уже седой и лысый, но до сих пор жалею, что не дал ему по морде. Есть вещи, которые мужчина не имеет права говорить про женщину... Но я о чем? Наверное, было на моем лице что-то такое, что Вы смогли меня удержать, а деньги - вернуть. Самое забавное, что начальника Вы побаивались, и за своими деньгами не пошли бы...

Аркадий Петрович, а помните, как Вы ужасно стеснялись, когда придя с тарелочкой, завернутой в чертежи, к сметчицам на солянку, встретили там меня с Ленькой Штейнбергом?
Помните: начало января, холодно, сыро, работы нет. А из комнаты напротив убийственно пахнет сборной солянкой, сваренной в эмалированном ведре на электроплиточке. А тут звонит телефончик, и Янка зовет меня с Ленькой на солянку. А у нас тарелочки уже завернуты в чертежи, у меня вопросы по Кременчугу, у Леньки по Череповцу, и мы отбыли по делам. Но Валя Варшавская Вас не забыла, и вот заходите Вы с очень серьезным видом и чертежами по Риге. А в чертежах тарелочка. Выражение Вашего лица нужно было видеть! Я чуть суп не разлил!

Аркадий Петрович, я не забыл, что Вы помнили все свои проекты за 30 лет - и что где стоит, и что как сделано. И как часто, когда лень было думать, я спрашивал Вас и получал через час архивный томик с "козой".
А помните, как Ленька и я наорали на Вас, и почти силой заставили Вас отказаться от заказа на освещение нефтеналивных судов? Я Ленькины слова помню до сих пор: "Может быть, Вам все равно, сядете ли Вы в тюрьму, а нам - нет. Где мы еще такого начальника найдем!"
А как Вы бурчали, когда мы провожали Вас до дверей кабинета начальника, чтобы убедиться, что Вы отдали ему задание назад, это нужно было слышать. И видеть. Аркадий Петрович, так кто был прав?

Аркадий Петрович, когда Вы собирались в Германию, я получил от Вас несколько писем с вопросами. У меня до сих пор лежат листочки, исписанные Вашим бисерным почерком. Я, конечно же, ответил - еще бы, я чему-то мог научить Вас, а не наоборот. Потом я был раз в Вашем городке пару часов в командировке, но к Вам так и не выбрался. А по телефону...
Аркадий Петрович, если Вы все же прочтете эти строки, не сердитесь на меня. Я любя...